Ты готова? Типичный вопрос в день экзамена Сняв солнечные очки,
Анекдоты Студенты / Анекдоты про раз— Ты готова?
Типичный вопрос в день экзамена.
Сняв солнечные очки, я продемонстрировала Светке красные глаза.
— Хочешь, дыхну на тебя?
Светка гыкнула.
— Культуролог тебя заживо съест. У вас и так с ним полный неконтакт.
— Ничего, — легкомысленно отмахнулась я, — живы будем, не помрем.
Сначала же семинар будет?
Геннадий Николаевич, плюгавенький мужичонка с козлиной бородкой и
повадками латентного педераста был не очень доволен жизнью.
Считая культурологию великой наукой, он почему-то не мог сделать
каких-либо открытий или исследований в этой области, и очень переживал,
что его имя не засветится ни в одном научном труде.
На первом занятии, он с ленинским прищуром поинтересовался у нас,
считаем ли мы себя культурными людьми. Аудитория молчала.
— Вот вы, — и он ткнул пальцем в старосту. — Вы — культурный человек?
Староста скромно потупил глаза, мы же замерли, ожидая ответ.
Уже не первый семестр мы гадали, сколько староста протянет. Экзамены он
сдавал благодаря долгой осаде, т.е. заходил он всегда первым, а выходил
самым последним, размахивая зачеткой с очередной тройкой, и гордо
говорил:
— Нужно уметь брать измором.
Не дождавшись ответа, препод поводил глазами и остановился на мне.
— А вы?
— Нет, — я посчитала, что врать преподавателю нельзя.
— Что нет? – ленинский прищур сменился выпучем глаз.
— А что я? – уточнила я. – Считаю ли я себя носителем культуры? Нет.
— Но почему?
Бляха, такое впечатление, что этот мужчина прожил всю жизнь в райских
кущах, где общался с умершими философами и ни разу не видел быдло.
— Потому что не считаю, — пожала я плечами.
— Но как же вы собираетесь получать высшее образование? – совершенно
искренне изумился Геннадий Николаевич.
Меня слегка удивило отсутствие логики в его вопросе, и я на всякий
случай промолчала.
— Я могу посоветовать вам прочесть труд Хосе Ортега-и-Гассета "Восстание
масс"..
— Просмотрела по диагонали, — прервала я его. – Мне не понравилось,
потому читать не буду, если только это не входит в обязательную
программу.
Культуролог залип.
— Вы оспариваете его труд? – наконец-то возмутился он.
Пришлось объяснять, что я и не думала спорить с автором, а то, что мне
не понравилось, и что это мое личное мнение. Вроде бы такой ответ
немного успокоил его, но оставшуюся до перемены часть лекции он говорил,
казалось, исключительно для меня.
— Лелька, ты попадешь на экзамене, — посочувствовали мне одногруппники.
Поняв, что я вновь облажалась, вступив в пререкания с преподавателем
(что всегда служило поводом для придирок на экзамене), я старалась не
пропускать лекции по культурологии.
Но это не приносило мне облегчения, потому что я умудрялась спорить с
Геннадием Николаевичем на каждом занятии.
Основные баталии разыгрывались, когда препод начинал свысока говорить о
людях, читающих желтую прессу (на вопрос, откуда он знает названия этих
газет и что в них публикуют, он мне почему-то не ответил), дамские
романы и женские детективы, которые он цитировал, чуть ли не на память.
Так же не обходилось стороной место женщины в современном обществе.
Лекции по дурацкому предмету бесили, но заставить себя помалкивать было
очень сложно.
К экзамену я не была готова. Все, что я сделала, это пробежала глазами
вопросы, выуживая в похмельной голове какие-то бессвязные фразы и
образы.
Но вдруг Геннадий Николаевич приятно удивил всю группу, предложив вместо
семинара провести тест.
Если тест написан без ошибок – трояк в зачетку автоматом. Не устраивает
трояк – отвечаешь на вопросы.
Группа одобрительно загудела.
Раздав листки с вопросами, препод уселся за стол, состряпав хитрожопое
лицо. Не менее хитрожопые лица были и у нас. Тест имелся у нас в
методичках, и на всякий случай правильные ответы были помечены почти у
всех.
Мне "посчастливилось" ответить первой.
Я подошла к столу и положила перед ним листочек. Проверив его Геннадий
Николаевич удовлетворенно покивал. Я протянула зачетку.
— Что это? – шепотом поинтересовался он.
— Я согласна на тройку, — так же шепотом ответила я.
— Она же пойдет в диплом! – тихо офигел он.
— Я в курсе. Но мне достаточно тройки.
— Поговорим после того, как все сдадут работы, — обломал он меня.
Вся группа, за исключением старосты, который неправильно списал два
ответа, сдала тест на "отлично".
Больше половины студентов тут же попросили тройку в зачетку. Культуролог
пребывал в шоке.
Некоторым повезло, в состоянии растерянности он поставил обещанные
оценки, я же в число этих счастливчиков не попала.
В ожидании результатов тестирования я успела сбегать в "наливайку",
находящуюся в соседнем доме, где купила бутылочку коньяка, перелила ее в
жестянку из-под колы и причащалась в сторонке, когда мандраж набирал
силы и конечности начинали сотрясаться, как у страдающего болезнью
Пакироноса Паркинсона.
Культуролог открыл дверь, высунул в коридор свою бороденку и проблеял
несколько фамилий, в том числе и мою.
Подойдя к столу, я выудила из общей кучи свою зачетку и положила перед
ним.
— Я не поставлю вам тройку, — твердо ответил он. – Выбирайте билет.
Я молча вытянула бумажку, села за парту и приготовилась к длительной
осаде.
Слушая, как отвечают другие, я, не сдерживая обуявшей меня алкогольной
эйфории, умудрялась подсказывать, глупо улыбалась и вообще всячески
радовалась жизни.
Выдержав только час моего пиздобядства дурацкого поведения, препод,
придав голосу угрожающих ноток (отчего я захихикала, видимо, пытаясь
показать, что я его не боюсь), велел мне отвечать.
Я уселась напротив, и разглядывая его уже хорошо заметную проплешину и
стараясь дышать в себя, глубокомысленно молчала.
Геннадий Николаевич взял мой билет и задал мне первый вопрос.
Что-то о проблеме кризиса и прогресса культуры.
В голове начала вариться каша из каких-то обрывков слов:
"духовно-смысловое ядро", "возможности внутреннего развития", "смена
этапов" и подобная прочая херь.
Но всю эту пьяную кашу перекрывали праведный гнев и возмущение.
— Знаете что? – вдруг выдала я очень уж возмущенно. – Вы говорили, что
поставите "удовлетворительно" автоматом за тест без ошибок?
— Ольга Михайловна, я не могу поставить вам такую оценку, — неожиданно
мягким голосом ответил он. – Мне будет жаль, если я испорчу вашу зачетку
тройкой. Она ведь будет первой?
Потом он уверил меня, что я очень умная девушка и мне просто нужно
ответить на вопрос и спросил, не нужно ли мне еще немного времени для
подготовки.
Я упрямо мотнула головой, начала давить на его гражданскую
сознательность и данное слово, и снова потребовала тройку.
— Ответьте на вопрос, — настаивал он.
— Не могу, — упрямилась я.
— Почему? – наконец-то спросил он.
— Вчера наши с Португалией играли, — призналась я. – И проиграли. Я
напилась с горя и пришла домой в 6 утра.
Со словами:
— Вы смотрите футбол и пьете? – препод отчего-то сбледнул лицом.
Я склонилась к нему, и, наплевав на то, что от меня несет как из винной
бочки, решила его добить:
— А еще я курю, матерюсь, и... — тут я перешла на шепот, — вступаю в
половые связи с незнакомыми мужчинами. А иногда и женщинами, — зачем-то
добавила я еще.
Геннадий Николаевич раскрыл зачетку, вписал в нужную графу "хорошо", и с
чисто пидорской женской грациозностью приложив ладони к полыхающему
лицу, тихо простонал:
— Свободны. Вы меня разочаровали. Одумайтесь, пока не поздно.
Я взяла зачетку и шепотом, который в притихшей аудитории оказался очень
громким, сказала:
— Пошел ты на хуй со своим предметом.
За этот шепот мне было стыдно до того момента, пока я этим же летом не
встретила Геннадия Николаевича на пляже, где он, будучи напитым до
положения риз, материл свою спутницу за то, что она потеряла цепочку.
При этом он, ползая по пляжу, разгребая песок и разыскивая пропажу,
являл всему миру свое мужское хозяйство, вывалившееся из семейных
трусов.
Вот тебе, блядь, и преподаватель (я не побоюсь этого слова)
КУЛЬТУРОЛОГИИ.
ПыСы: в следующем семестре, получив на руки расписание, я с тоской
обнаружила, что политологию у нас будет вести он же.
© Пенка —
Типичный вопрос в день экзамена.
Сняв солнечные очки, я продемонстрировала Светке красные глаза.
— Хочешь, дыхну на тебя?
Светка гыкнула.
— Культуролог тебя заживо съест. У вас и так с ним полный неконтакт.
— Ничего, — легкомысленно отмахнулась я, — живы будем, не помрем.
Сначала же семинар будет?
Геннадий Николаевич, плюгавенький мужичонка с козлиной бородкой и
повадками латентного педераста был не очень доволен жизнью.
Считая культурологию великой наукой, он почему-то не мог сделать
каких-либо открытий или исследований в этой области, и очень переживал,
что его имя не засветится ни в одном научном труде.
На первом занятии, он с ленинским прищуром поинтересовался у нас,
считаем ли мы себя культурными людьми. Аудитория молчала.
— Вот вы, — и он ткнул пальцем в старосту. — Вы — культурный человек?
Староста скромно потупил глаза, мы же замерли, ожидая ответ.
Уже не первый семестр мы гадали, сколько староста протянет. Экзамены он
сдавал благодаря долгой осаде, т.е. заходил он всегда первым, а выходил
самым последним, размахивая зачеткой с очередной тройкой, и гордо
говорил:
— Нужно уметь брать измором.
Не дождавшись ответа, препод поводил глазами и остановился на мне.
— А вы?
— Нет, — я посчитала, что врать преподавателю нельзя.
— Что нет? – ленинский прищур сменился выпучем глаз.
— А что я? – уточнила я. – Считаю ли я себя носителем культуры? Нет.
— Но почему?
Бляха, такое впечатление, что этот мужчина прожил всю жизнь в райских
кущах, где общался с умершими философами и ни разу не видел быдло.
— Потому что не считаю, — пожала я плечами.
— Но как же вы собираетесь получать высшее образование? – совершенно
искренне изумился Геннадий Николаевич.
Меня слегка удивило отсутствие логики в его вопросе, и я на всякий
случай промолчала.
— Я могу посоветовать вам прочесть труд Хосе Ортега-и-Гассета "Восстание
масс"..
— Просмотрела по диагонали, — прервала я его. – Мне не понравилось,
потому читать не буду, если только это не входит в обязательную
программу.
Культуролог залип.
— Вы оспариваете его труд? – наконец-то возмутился он.
Пришлось объяснять, что я и не думала спорить с автором, а то, что мне
не понравилось, и что это мое личное мнение. Вроде бы такой ответ
немного успокоил его, но оставшуюся до перемены часть лекции он говорил,
казалось, исключительно для меня.
— Лелька, ты попадешь на экзамене, — посочувствовали мне одногруппники.
Поняв, что я вновь облажалась, вступив в пререкания с преподавателем
(что всегда служило поводом для придирок на экзамене), я старалась не
пропускать лекции по культурологии.
Но это не приносило мне облегчения, потому что я умудрялась спорить с
Геннадием Николаевичем на каждом занятии.
Основные баталии разыгрывались, когда препод начинал свысока говорить о
людях, читающих желтую прессу (на вопрос, откуда он знает названия этих
газет и что в них публикуют, он мне почему-то не ответил), дамские
романы и женские детективы, которые он цитировал, чуть ли не на память.
Так же не обходилось стороной место женщины в современном обществе.
Лекции по дурацкому предмету бесили, но заставить себя помалкивать было
очень сложно.
К экзамену я не была готова. Все, что я сделала, это пробежала глазами
вопросы, выуживая в похмельной голове какие-то бессвязные фразы и
образы.
Но вдруг Геннадий Николаевич приятно удивил всю группу, предложив вместо
семинара провести тест.
Если тест написан без ошибок – трояк в зачетку автоматом. Не устраивает
трояк – отвечаешь на вопросы.
Группа одобрительно загудела.
Раздав листки с вопросами, препод уселся за стол, состряпав хитрожопое
лицо. Не менее хитрожопые лица были и у нас. Тест имелся у нас в
методичках, и на всякий случай правильные ответы были помечены почти у
всех.
Мне "посчастливилось" ответить первой.
Я подошла к столу и положила перед ним листочек. Проверив его Геннадий
Николаевич удовлетворенно покивал. Я протянула зачетку.
— Что это? – шепотом поинтересовался он.
— Я согласна на тройку, — так же шепотом ответила я.
— Она же пойдет в диплом! – тихо офигел он.
— Я в курсе. Но мне достаточно тройки.
— Поговорим после того, как все сдадут работы, — обломал он меня.
Вся группа, за исключением старосты, который неправильно списал два
ответа, сдала тест на "отлично".
Больше половины студентов тут же попросили тройку в зачетку. Культуролог
пребывал в шоке.
Некоторым повезло, в состоянии растерянности он поставил обещанные
оценки, я же в число этих счастливчиков не попала.
В ожидании результатов тестирования я успела сбегать в "наливайку",
находящуюся в соседнем доме, где купила бутылочку коньяка, перелила ее в
жестянку из-под колы и причащалась в сторонке, когда мандраж набирал
силы и конечности начинали сотрясаться, как у страдающего болезнью
Пакироноса Паркинсона.
Культуролог открыл дверь, высунул в коридор свою бороденку и проблеял
несколько фамилий, в том числе и мою.
Подойдя к столу, я выудила из общей кучи свою зачетку и положила перед
ним.
— Я не поставлю вам тройку, — твердо ответил он. – Выбирайте билет.
Я молча вытянула бумажку, села за парту и приготовилась к длительной
осаде.
Слушая, как отвечают другие, я, не сдерживая обуявшей меня алкогольной
эйфории, умудрялась подсказывать, глупо улыбалась и вообще всячески
радовалась жизни.
Выдержав только час моего пиздобядства дурацкого поведения, препод,
придав голосу угрожающих ноток (отчего я захихикала, видимо, пытаясь
показать, что я его не боюсь), велел мне отвечать.
Я уселась напротив, и разглядывая его уже хорошо заметную проплешину и
стараясь дышать в себя, глубокомысленно молчала.
Геннадий Николаевич взял мой билет и задал мне первый вопрос.
Что-то о проблеме кризиса и прогресса культуры.
В голове начала вариться каша из каких-то обрывков слов:
"духовно-смысловое ядро", "возможности внутреннего развития", "смена
этапов" и подобная прочая херь.
Но всю эту пьяную кашу перекрывали праведный гнев и возмущение.
— Знаете что? – вдруг выдала я очень уж возмущенно. – Вы говорили, что
поставите "удовлетворительно" автоматом за тест без ошибок?
— Ольга Михайловна, я не могу поставить вам такую оценку, — неожиданно
мягким голосом ответил он. – Мне будет жаль, если я испорчу вашу зачетку
тройкой. Она ведь будет первой?
Потом он уверил меня, что я очень умная девушка и мне просто нужно
ответить на вопрос и спросил, не нужно ли мне еще немного времени для
подготовки.
Я упрямо мотнула головой, начала давить на его гражданскую
сознательность и данное слово, и снова потребовала тройку.
— Ответьте на вопрос, — настаивал он.
— Не могу, — упрямилась я.
— Почему? – наконец-то спросил он.
— Вчера наши с Португалией играли, — призналась я. – И проиграли. Я
напилась с горя и пришла домой в 6 утра.
Со словами:
— Вы смотрите футбол и пьете? – препод отчего-то сбледнул лицом.
Я склонилась к нему, и, наплевав на то, что от меня несет как из винной
бочки, решила его добить:
— А еще я курю, матерюсь, и... — тут я перешла на шепот, — вступаю в
половые связи с незнакомыми мужчинами. А иногда и женщинами, — зачем-то
добавила я еще.
Геннадий Николаевич раскрыл зачетку, вписал в нужную графу "хорошо", и с
чисто пидорской женской грациозностью приложив ладони к полыхающему
лицу, тихо простонал:
— Свободны. Вы меня разочаровали. Одумайтесь, пока не поздно.
Я взяла зачетку и шепотом, который в притихшей аудитории оказался очень
громким, сказала:
— Пошел ты на хуй со своим предметом.
За этот шепот мне было стыдно до того момента, пока я этим же летом не
встретила Геннадия Николаевича на пляже, где он, будучи напитым до
положения риз, материл свою спутницу за то, что она потеряла цепочку.
При этом он, ползая по пляжу, разгребая песок и разыскивая пропажу,
являл всему миру свое мужское хозяйство, вывалившееся из семейных
трусов.
Вот тебе, блядь, и преподаватель (я не побоюсь этого слова)
КУЛЬТУРОЛОГИИ.
ПыСы: в следующем семестре, получив на руки расписание, я с тоской
обнаружила, что политологию у нас будет вести он же.
© Пенка —
Комментариев пока нет, будь первым!